Последние короли Шанхая. Соперничающие еврейские династии, которые помогли создать современный Китай - Джонатан Кауфман

1946 года после нескольких месяцев пребывания в Гонконге. «Если мы будем идти вперед с оптимизмом и верой в то, что Гонконг ждет великое будущее, мы можем ошибиться и проиграть; но, с другой стороны, если мы окажемся правы, а я думаю, что шансы на то, что мы окажемся правы, то мы восстановим наши потери и добьемся прогресса». Для двух сыновей Элли Кадури Гонконг, по словам Лоуренса, «может стать еще одним Шанхаем».

* * *

После перелета в Гонконг на самолете Королевских ВВС Великобритании Лоуренс поселился в номере 444 семейного отеля Peninsula. В канун Рождества 1945 года он сел за письменный стол в своем номере и написал докладную записку британским колониальным властям с предложениями по восстановлению Гонконга, начиная с того, как перестроить налоговую систему. Он вспомнил, как боролся со скукой в лагерях для интернированных во время войны, разрабатывая планы послевоенного Гонконга вместе с группой заключенных колониальных чиновников и бизнесменов. «Во время интернирования я подготовил меморандум на эту тему, но, к сожалению, возникли обстоятельства, из-за которых его пришлось уничтожить», — сухо писал он.

Британское колониальное правительство приняло предложение Лоуренса помочь в восстановлении города. Вместе они приступили к реализации головокружительного множества проектов, чтобы поставить город на ноги. Лоуренса назначили главой комитета, состоящего из представителей бизнеса и правительства, который составил каталог разрушений Гонконга и того, что нужно для его восстановления: сколько футов пиломатериалов потребуется, сколько проводки, вплоть до тысяч недостающих дверных ручек — самый большой в мире список покупок. Он подсчитал ванны и водопроводные трубы, которые были разрушены и нуждались в замене. Он сообщил, что 160 000 китайцев — 10 процентов китайского населения — были перемещены и потеряли свои дома, а также 7000 европейцев, включая Лоуренса, чей дом на Пике с видом на гавань был разрушен огнем японской артиллерии.

Три с половиной года в японском лагере для военнопленных и ошеломляюще быстрое продвижение коммунистов на материковую часть Китая изменило Лоуренса. Влиятельные иностранные миллионеры Шанхая, заключил он, ошибочно игнорировали страдания китайских жителей города и вопиющее экономическое неравенство, которое было разжиганием революции. Возможно, это было осознание того, что он сам так много потерял и что большая часть семейного состояния теперь находится под угрозой, поскольку коммунисты наступают на Шанхай. Радикальные взгляды на свободный рынок, которые Лоуренс исповедовал в Шанхае, сменились взглядами, которые временами больше походили на «Новый курс», когда правительство принимало меры по ремонту и восстановлению города. Он поддержал введение государственного контроля за арендной платой, чтобы помешать гонконгским домовладельцам наживаться, и возглавил комитет, который разработал планы строительства новой пожарной станции для Коулуна, нового полицейского управления, иммиграционного офиса, нового почтового отделения и сортировочной станции, новой скотобойни для забоя свинины и новой психиатрической больницы. Далее он занялся транспортом. Под его руководством среди китайских граждан Гонконга было разослано 300 000 анкет с просьбой улучшить паромное сообщение — это был первый случай, когда у жителей Китая спросили их мнение. Он лоббировал строительство моста, соединяющего остров Гонконг с Коулуном. Он собрал деньги на новую бизнес-школу в гонконгском университете. Он лоббировал наем лучших государственных служащих, выплачивая более высокую зарплату, чем до войны, чтобы избежать коррупции, которая подрывала поддержку националистов в Китае. От него мало что ускользало.

Когда в школах возобновились занятия, они столкнулись с нехваткой мебели, Лоуренс разыскал фабрику, управляемую китайскими владельцами, которая могла производить от 200 до 300 школьных стульев и парт в день. «За шесть месяцев было сделано больше, чем за шесть лет», — хвастался он.

South China Morning Post, местная газета, тесно связанная с британским истеблишментом и колониальным правительством, высоко оценила готовность британских администраторов «привлекать людей с разным происхождением и талантами», таких как Лоуренс. Лоуренс больше не считался чужаком, он «родился в Гонконге и должен более позитивно ассоциироваться с „местными“ людьми… ответственными жителями всех рас и вероисповеданий… которые считают Гонконг своим домом». Один из высокопоставленных британских чиновников похлопал Лоуренса по спине и в клубных тонах произнес: «Приятно осознавать, что у нас есть такой голос, как ваш, на вершине дерева». Мюриэл с детьми переехала из Шанхая, чтобы воссоединиться с Лоуренсом. Они поселились в доме, построенном на земле, которую они купили в 1930-х годах, когда переводили деньги из Шанхая. Их новый адрес: Кадури-авеню.

Пока Лоуренс обустраивал Гонконг как свой новый дом, он заверил, что оставшееся состояние больше никогда не подвергнется опасности. Он встретился с австралийским чиновником, который хотел принять часть шанхайских еврейских беженцев в Китай. Лоуренс отвел чиновника в сторону. «Австралия — молодая страна, — сказал он. „Я хотел бы сделать скромное вложение“. Он протянул чиновнику, Алексу Майзелу, пачку австралийских банкнот. „Не могли бы вы вложить это для меня?“ Лоуренс посоветовал Майзелу покупать акции растущих компаний и недвижимость вблизи центров городов и регистрировать покупки на имя Кадори. Он сказал Майзелу, что ему особенно нравятся многоквартирные дома на углах улиц и небольшие магазины с квартирами наверху. Предприимчивые владельцы магазинов, по его мнению, будут арендовать и то, и другое, чтобы иметь возможность запирать свои магазины на ночь, сразу ложиться спать и открываться рано утром.

Никогда больше, решил Лоуренс, Кадоуры не будут держать более половины своих активов в Китае или Гонконге. Если коммунисты когда-нибудь будут угрожать Гонконгу так же, как они угрожали Шанхаю, Лоуренс хотел иметь возможность „перерезать пуповину“, связывавшую семью с Китаем, и начать все сначала в другом месте.

* * *

Сассуны и Кадури были не единственными бизнесменами, осознавшими, что Шанхай близок к краху. Богатые китайцы, сделавшие свои состояния в Шанхае, тоже были в панике. В то время как Китай 1920–1930-х годов пытался решить, как победить иностранцев, которые захватили часть его крупных городов и доминировали в его экономике, эти амбициозные молодые китайцы обратили свой гнев не на иностранцев, а на сам Китай. Они возмущались застоем в традиционном Китае и видели в Шанхае и успехе иностранных семей, таких как Кадури и Сассуны, план для своего собственного возвышения.

Семья Ронг, магнаты мукомольной и текстильной промышленности, были типичными представителями этой части населения. Их богатство уже стало мишенью для националистов и японцев, но они знали, что при коммунистах их положение может только ухудшиться.

Семья была родом из города Уси, расположенного в семидесяти пяти милях к западу от Шанхая. В XIX веке они владели компанией, занимавшейся традиционной торговлей шелковыми коконами. Ронг Цзунцзин, сын семьи, решил переехать в Шанхай в 1887 году, по совпадению, через несколько лет после того, как Элли Кадури была послана Сассунами в